Рейчел вздохнула. Объяснить, что с ней происходит, было довольно трудно.

– Я подумаю, – ответила она уклончиво.

Но у нее уже сложилось решение.

Еще не было десяти утра – Сисси и Дарси, посещавшие церковь довольно редко, еще спали, – а Рейчел уже вышла из дома Батлеров и пошла по Кинг-стрит на запад. Ежемесячное собрание религиозного общества друзей, или квакеров – это название более распространено, – происходило в одном из знаменитых чарлстонских особняков, построенных в восемнадцатом веке, выходивших прямо на улицу и выглядевших так, словно они часть двойного дома, вторая половина которого исчезла. Это были прямые, без выступов, здания, наверху виднелись каминные трубы, большинство домов было окружено огражденными садами с массой ароматных цветов и кустарников. Благодаря им узкие улочки казались перенесенными из какого-то маленького английского городка. Дом, где проходили ежемесячные собрания, как и большинство старых чарлстонских домов, оказался неподалеку – в радиусе пешей прогулки.

В комнате на верхнем этаже дома было пусто и спокойно. Кружком стояли виндзорские стулья. Здесь собралось около двадцати человек, в большинстве своем среднего возраста. Женщины в мягком твиде, мужчины в деловых костюмах. Несколько молодых людей, кое-кто из них в джинсах и футболках – это был современный вариант простой одежды квакеров, – стояли группками, беседуя и приветствуя приходящих. И сразу же кто-то подошел к Рейчел, представился, спросил, как ей работается в Дре Итон вилле, пригласил приезжать в Чарлстон на собрания, когда она сможет.

Ровно в десять, как по невидимому сигналу, члены общины расселись, и на них снизошла тишина. Рейчел тоже села, сложив руки на коленях, дожидаясь, когда придет сосредоточенность, она знала, что такой момент наступит. Но она не могла противиться желанию оглядеть присутствующих, угадать, кто старейшина, кто после часового богослужения подаст сигнал, означающий, что собрание закончено.

Выросши в семье квакеров, Рейчел привыкла к молчаливому богослужению с самого детства. Но она всегда сознавала, как и сегодня, ярким солнечным Утром, что такого рода воскресные богослужения понятны не каждому – без священников, проповедников, органной музыки, пения, – только каждый в ти-Шине совершает богослужение избранным им самим образом.

Но сегодня Рейчел никак не удавалось отогнать беспокойные думы. Она не знала, почему пришла на собрание квакеров, – она не ходила на них со дня смерти Дэна. Горькая утрата заставила ее отдалиться от всего, что могло послужить утешением и защитой. Решение взяться за работу мужа, принятое несколько месяцев назад, возможно, было своеобразной местью Комитету квакеров, которому принадлежала идея создания кооперативов, желанием продемонстрировать, что она лишь наемный работник.

Рейчел никак не удавалось сосредоточиться, мысли разбегались. И она ничего не могла с этим поделать. Для того чтобы просто сидеть и думать о своем, необязательно было приходить на собрание.

«Да, но ты же должна подумать обо всем этом, – услышала она внутренний голос. – И осознать, что смущена и боишься».

То, что предстало перед Рейчел в зеркале спальни Дарси, когда сестры наряжали ее, было откровением и ужаснуло ее. Она обманывала себя, думая после смерти Дэна, что утрата полного сил мужа и его любви оставили ее в пустоте, где ничего не происходит. Потому что нечто все-таки произошло.

Для квакеров характерна упорядоченность внутренней жизни, позволяющая им справляться с трудными внешними обстоятельствами. Эти слова не утешали, они заставляли ее задавать себе мучительные вопросы.

Причиной смятения Рейчел было случившееся в Дреитонвилле в ночь перед ее отъездом. Она не хотела признаться себе в том, что пережитое унижение напугало ее настолько, что ей не хотелось возвращаться. Она, Рейчел Гудбоди Бринтон, не хотела разбираться с последствиями своей ошибки.

«Но ведь это моя собственная вина», – решительно сказала себе Рейчел. Она позволила страсти взять над собой верх. Она не могла больше уверять себя, что здесь было что-то иное, – записка и деньги, оставленные Тилсоном, были тому доказательством.

Если бы она сумела признать, что человеку присущи ошибки, и вернуться в Дрейтонвилл и продолжать работать в кооперативе, зная, что может жить, помня о своем безрассудстве, это означало бы, что она рано или поздно вернет себе внутренний свет. «Лучше, – печально подумала она, – чем в прошлом году». Лучше, чем когда после смерти мужа она позволила себе предаться отчаянию.

«Я вернусь туда, – дала себе обет Рейчел, глядя на торжественные лица, склоненные в безмолвной молитве. – Я начну сначала. Я смогу сделать больше».

Глава 9

Новость о том, что они поедут в Дрейтонвилл в воскресенье вскоре после полудня, объявила Дарси, но в последнюю минуту ее отвлекли другие заботы. В понедельник Сисси должна была первый раз после долгих весенних каникул отправиться в свою престижную школу, но, как большинство подростков, оттягивала приготовления к этому дню. Среди всей этой суматохи зазвонил телефон – наверное, уже в тринадцатый раз.

– Черт возьми, все, кто вчера вечером был на «Риголетто», звонят и приглашают нас на обеды и коктейли на будущей неделе. Они с ума сходят, когда я говорю им, что ты уезжаешь. Даже старая Барма Хьюгер с Палм-Айленд. Господи, мне казалось, она уже умерла! А она собиралась пригласить нас к чаю, чтобы познакомить со своим жеманным сынком, которому уже за пятьдесят. Узнав, что наши матери учились вместе, она решилась признать тебя достойной этой чести.

Когда снова раздался телефонный звонок, Дарси сунула Рейчел кипу выглаженных трусиков и лифчиков Сисси.

– Отнеси ей, хорошо?

Вернувшись, Рейчел увидела, что Дарси ждет ее у подножия лестницы.

– Это Боб Ферман. Он хотел узнать, не уехали ли мы еще и не может ли он поговорить с тобой. Боже это уже третий раз за утро. Рейчел, почему ты не поговоришь с ним? Почему бы тебе не дать ему номер своего телефона или, по крайней мере, свой дрейтон-виллский адрес, чтобы он мог написать тебе? Он прекрасный человек, он хорош собой, и ты понимаешь, что он с ума по тебе сходит со вчерашнего вечера, иначе бы он так не висел на телефоне!

– Дарси, я уже собралась. – Рейчел поставила чемодан на натертый паркет холла. – Если мы в ближайшее время не отправимся, то не успеем в Дрей-тонвилл засветло. И если ты не возражаешь, я бы не хотела говорить с Бобом Ферманом.

Дарси указала ей на трубку, все еще лежавшую на столе красного дерева.

– Тогда просто попрощайся.

– Лучше не надо. – Рейчел вздохнула. – Послушай, Дарси, мне бы не хотелось быть невежливой, но я не смогу больше приехать в Чарлстон повидаться с вами. Я бы даже хотела этого, но такие… светские каникулы вдали от Дрейтонвилла не пойдут на пользу работе, которой я себя посвятила. Мне кажется, нельзя смешивать эти два мира. Тот мир, в котором я живу сейчас, совсем другой, – сказала она мягко.

– Но, дорогая, – воскликнула Дарси, – тебе не кажется, что ты просто прячешься там от жизни? Рейчел, останови меня, если я говорю не то, что нужно, но разве ты не прячешься с тех пор, как умер твой муж? Благослови тебя бог, я знаю, что ты посвятила себя всяким полезным начинаниям и так далее, это часть твоей веры, но, когда ты так молода и хороша собой, нужно же хотеть от жизни чего-то еще?

– Ох, Дарси, – прошептала Рейчел, – ты не понимаешь. Если бы даже я хотела… – Она обвела взглядом красивый холл, пытаясь облечь свои мысли в слова. – Если бы даже я хотела, я не могу сейчас уезжать из Дрейтонвилла. Кооператив – это та идея, которой я посвятила себя, а мы еше не достигли и десятой доли того, что записано в нашем уставе. Люди еще не верят в нас… я жду поддержки от церкви, а они медлят, потому что ходили всякие разговоры… ну, ты можешь себе представить… все, что обычно говорят: кооператив для бедных – это социалистическая идея. Некоторые даже называют ее коммунистической. Я думаю, мы сумеем преодолеть это первое сопротивление, но большинство людей в Дрейтонвилле ничего не делает, выжидая, что у нас получится. А кроме того… есть и другие проблемы.